2 декабря, Понедельник

«Музыка создаёт атмосферу фильма и дарит ему краски». Интервью с Фрэнсисом Леем (Ле)незадолго перед смертью

Когда Франсис давал это интервью, ему было уже восемьдесят шесть, а он только начал жить. На террасе парижской многоэтажки, где проходила беседа и откуда открывался прекрасный вид на Эйфелеву башню, носились его ещё совсем маленькие дети, которых он называл «мои любимые неприятности». Ему было уже тяжело работать,но на вопросы он ответил весьма охотно, хоть никогда этого ещё не делал для русских… 

Oct. 25, 2014 — Gent, BELGIUM — 20141025 — GENT, BELGIUM: Francis Lai (R) pictured during the 14th edition of the World Soundtrack Awards during ‘Film Fest Gent’, a film festival in Gent, Saturday 25 October 2014. BELGA PHOTO NICOLAS MAETERLINCK (Credit Image: © Nicolas Maeterlinck/Belga/ZUMA Wire)

Френсис Лей… Композитор, подаривший музыку шестидесяти фильмам, автор песен, музыкант, аранжировщик, продюсер, автор множества хитов для звёзд эстрады — когда многие сочли, что он уже история, он продолжал писать, каждый раз находя вне времени новые удивительные краски. В этом апреле ему могло бы быть 88. По фотографии, он их и прожил, но занавес «Олимпии» последний раз закрылся за ним, немного не дотянув до красивого числа лет — как бы мы ни относились к переменам, они происходят. На его веку у музыки много раз менялись форматы, но о нём нельзя говорить отдельно от эпохи, вероятно, самой красивой музыки, звучавшей с экрана, которая закончилась ещё раньше, оставив Лея, как позывной. Бессмертна ли его музыка, мы узнаем ещё не скоро, но накануне дня, когда он родился, мне вспомнился разговор с ним, случившийся как чудо, незадолго перед тем, как Френсис покинул мир, тем более удивительный, что я оказался единственным журналистом из России, с кем он говорил. Я предлагаю узнать его мысли тем, кто ещё не забыл, как звучат «Love story» и «Emmanuelle»…

— Bonsoir, maestro Lai! Чтобы положить начало нашей беседе, позвольте несколько традиционный для музыканта вопрос: Вашему партнёру по фильмам, Клоду Лелушу, музыка впервые явилась саундтреками к диснеевским фильмам. Естественно, — он их ровесник, как, впрочем, и Вы. А что было музыкой Вашей юности, господин Лей?

— Итак, я познакомился с Лелушем благодаря французскому актеру Пьеру Бару (Pierre Barouh), который является одновременно и автором многих замечательных песен. Наша встреча произошла, когда Лелуш, который в то время был совершенно неизвестным молодым режиссером, снимал фильм «Девушка и ружья» (Une fille et des fusils, 1964). Съёмки проходили в окрестностях заставы Сент-Уэн, в Париже, где, собственно, и разворачивалось действие фильма. Бару, снимавшийся в этом фильме, настоял, чтобы Лелуш послушал песни, которые мы с Пьером написали вместе. После завершения съемок Лелуш пригласил нас обоих в гости к себе домой, мы с Пьером пришли, играли на аккордеоне, сыграли, в частности песню «Любовь, конечно, сильнее нас» (L’amour est bien plus fort que nous), и Лелушу очень понравилось. Он попросил оставить эту песню для его следующего фильма, проект которого был у него еще только в мыслях. Мы с Бару охотно согласились. А затем Лелуш спросил, не будет ли слишком сложно для меня написать музыку ко всему фильму. Я ответил: «Я написал много песен, но никогда не писал музыку к фильмам, это все-таки особая сфера, где должны работать лишь некоторые знатоки музыки». Он ответил: «Я хотел бы прежде всего, чтобы вы создали музыкальные темы, легко узнаваемые, легко запоминающиеся, и, самое главное, чтобы их можно было бы сыграть в разных музыкальных стилях. То есть, если вы напишете красивую мелодию, которая будет соответствовать этим требованиям, мы сможем озвучить ее и симфонически, и в стиле джаз, и в квартетном исполнении, таким образом, мы используем эту музыку в течение всего фильма». Именно поэтому музыка записывается в окончательном варианте до съемок фильма. Я думаю, что Клод Лелуш — единственный, кто так делает, то есть записывает музыку до съемок, как бы программируя таким способом весь фильм. Что касается моего детства, мои вкусы в музыке были чрезвычайно эклектичны. Вначале я очень любил классическую музыку, потому что мои родители ее любили. Я любил оперу, оперы Пуччини, Верди, но я также любил французскую музыку варьете, и особенно джаз. Я начал заниматься музыкой с преподавателем, который сам был великим джазменом, и именно с ним я сделал свои первые шаги в области джаза. Я очень любил и бразильскую музыку. У меня не было жанра музыки, которую бы я предпочитал на сто процентов. Каждый раз, когда я слышал музыку, которая заставляла биться мое сердце сильнее, это означало, что она будила глубокие чувства, дарила эмоции, она попадала в копилку моих любимых мелодий. Мне кажется, музыка должна пробуждать эмоции, и я всегда старался добиться этого своей музыкой. Я приемлю и ценю все музыкальные стили. И именно это облегчает мне создание музыки для фильмов, потому что порою для кино требуются совершенно разные и различные элементы. В одном и том же фильме можно услышать и фольклорную индийскую музыку, и фрагмент классического балета, и любую другую музыку, потому что в фильме могут происходить самые разные события, требующие соответствующей музыки. И я открыт всем музыкальным жанрам и стилям.

Первым большим проектом для Вас стала работа с Эдит Пиаф — царицей шансона, легендой Парижа пятидесятых. Ваш аккордеон подарил ей свежие песни, как дарят букетики сирени. Как Вам работалось с дивой, которая не скрывала своего дурного характера, пристрастия к крепким напиткам и того, что она выросла в публичном доме? Вам приходилось уживаться, или Вы нашли в Эдит родственную душу?

— Эдит Пиаф — это было начало моей карьеры. Когда в пятидесятые годы я приехал в Париж, я писал много песен. Я жил в то время в квартале Монмартр, на холме, где было огромное количество певцов, певиц, художников, и мы все встречались в одном заведении, это было что-то вроде клуба, таверна на Монмартре. Мы собирались вечерами, в зале был большой рояль, люди садились за инструмент, играли, сочиняли музыку, писали к ней стихи… Это были случайные, но очень важные встречи, потому что однажды вечером совершенно неожиданно к нам пришла Пиаф. Она хотела прослушать концерт певца Мулуджи (Маrсеl Мouloudji), для которого мы с поэтом Бернаром Димэ как раз и написали эти песни. Она планировала пригласить его в зал «Олимпия» петь в начале ее собственного концерта «на разогреве». Итак, она пришла, послушала концерт и, уходя, cказала: «Пойдемте ко мне, выпьем по стаканчику вина, приглашаю всех!» Среди приглашенных были Бернар Димэ, Мулуджи и я сам, всего нас было 7-8 человек в гостях у Пиаф. И у нее дома мы стали играть и играли всю ночь. Я играл на аккордеоне, и она сказала мне: «Мне нравится Ваша манера играть на аккордеоне. Вы не хотели бы стать моим вторым аккордеонистом?» Первым и незаменимым был, конечно, Марк Бонэль. Я ответтил: «С удовольствием!». Эдит продолжала: «Я хотела бы также, чтобы Вы писали для меня песни». Так я познакомился с Эдит Пиаф, которая помогла мне начать путь к вершинам славы, дав мне шанс писать для нее песни и аккомпанировать ей на аккордеоне. Я всегда был бесконечно счастлив работать с нею. Я знал, что когда я ей показывал новую песню, она всегда вкладывалась в ее интерпретацию по максимуму, и я никогда не желал более волшебного исполнения, чем ее. Не нужно забывать, что Пиаф 50 лет спустя по-прежнему остается первой дивой французского шансона. Она известна во всем мире. Ее репутация остается незыблемой. Она неповторима, многие перепевают ее песни, но никогда не достигают ее уровня. Она всегда останется той самой вечной Пиаф.

-В Вашей молодости бал правил джаз. Многие, кто начинал в этом жанре, остались ему верны. Например, Легран: кроме, пожалуй, саундтрека к «Шербургским зонтикам», его трудно уличить в романтизме. Но ведь это была и Ваша юность, так почему Вы не последовали за Леграном, а предпочли направление, которое открыли Шопен и Шуберт?

— Музыкальные стили могут варьироваться. Когда я был солистом в оркестре, то я как раз любил импровизировать на джазовые темы. Просто потому, что мне это нравилось. Я слушаю музыку разных стилей, люблю слушать симфонические концерты, я слушаю концерты Рахманинова, симфонии Бетховена, музыку русского композитора Прокофьева. Особенно люблю «Весну священную» Стравинского и считаю этот балет шедевром нашего века. Я открыт всем-всем музыкальным течениям, любой музыке, при условии, что эта музыка трогает мое сердце. Я очень люблю Шопена, было бы грустно не любить его, это самый чистый романтизм. Шуберт, Шуман, все великие классики столько привнесли в музыку, они причислены к клану бессмертных, это бессмертные композиторы.

-Как весело подметил однажды журнал «CINEZIC.fr», Вы — «садоводческий сон» итальянского происхождения. Вы приснились нашим мечтам и мыслям, и не очень-то хотите материализоваться. Ваших интервью не так много. Почему? Приходилось слышать одни и те же вопросы от разных людей, а Вы не любите повторяться?

— Да, можно сказать, что я не люблю повторяться, в какой-то степени это так. И потом, очень трудно говорить о самом себе. Когда говоришь о себе, чувствуешь себя как будто самовлюбленным Нарциссом. Говорить о себе — это всегда очень скучно. Я предпочитаю, чтобы другие говорили обо мне и о том, что я делаю, а не чтобы я сам рассказывал о своих делах. Я вообще очень стеснительный человек, Вам, конечно, это неизвестно, но я скромный и замкнутый, я не очень люблю давать интервью, потому что в данном случае на первый план выходит артистическая сторона моего «я», а я этого не люблю. Я люблю склоняться над клавишами, искать новые мелодии, стараться найти новые гармоничные сочетания, стараться сочинить новую музыку. Таковы моя задача, моя цель и моя самая большая страсть. Да, именно так, музыка для меня — это страсть.

-Каждый музыкант в музыке объясняет и напоминает себя. Но не только. Вы интуитивно уже в дебюте с Лелушем сделали музыку, по простоте и глубине сравнимую с известным равенством E=mC2. Становится ясным, что Вам попадались хорошие учителя. Двоих я могу назвать точно – это Франц Шуберт и Фридерик Шопен. А Вы не назовёте нам остальных?

— Я уже назвал многих композиторов… Прокофьев, Бетховен, самый великий из всех — это Иоганн Себастьян Бах. Моцарт, конечно… Мендельсон, у него есть великолепные произведения. Конечно, Чайковский. Все произведения Шостаковича. Его симфония № 5 — настоящий шедевр. Малер — тоже один из моих любимых композиторов. Много и других прекрасных композиторов, музыкой которых можно наслаждаться. К несчастью, невозможно послушать все. Все эти великие композиторы создали такое огромное количество потрясающих произведений, исключительных по своей гениальности, что нужно было бы две или три жизни, чтобы все прослушать.

-Несколько вопросов о Вашей, вероятно, главной работе о киномузыке. Музыка — дополнительный актёр в фильме, в этом уникальность Вашей работы с Клодом Лелушем. Вы пишете без видеоряда, уже на съёмках актёры адаптируются к написанной музыке. Это позволяет добиваться исключительной органичности всего кадра.

По этой методике Вы работаете со всеми режиссёрами или только с Лелушем?

-Да, это только с Лелушем. Что касается других режиссеров, они зовут композитора, когда съемки завершены. Когда я пишу музыку для фильма, я стараюсь абстрагироваться от картинки, от изображения, я не хочу их дублировать, мне кажется, если в фильме звучит музыка, она должна привнести дополнительное содержание и значение в произведение. Лелуш называет музыку актером, и я думаю, что это прекрасное определение. Да, музыка — это отдельный актер в фильме, она играет свою собственную роль, приносит какие-то свои элементы, свои цвета и нюансы. Подумайте только, если у вас не получится музыка, то у вас может провалиться весь фильм. Нужно уделять музыке большое внимание, это очень тонкая и деликатная тема. Музыка мгновенно создает атмосферу, душу фильма и дарит ему краски.

Игорь Киселев

Продолжение следует…